100 известных француженок выступили в защиту мужских приставаний

Полный текст.

Насилие- это преступление. Однако мужская настойчивость или неуклюжие ухаживание— никак не преступления, также как галантность— не мачистская агрессия.

После того, как дело Вайнштейна было предано огласке, мир узнал о сексуальном насилии по отношению к женщинам, в особенности— на рабочем месте, где некоторые мужчины злоупотребляют своим положением. И это действительно было необходимо. Но возможность свободно говорить об этом вылилась во что-то совершенно противоположное: нас заставляют рассказать о самом интимном, о том, чего мы, возможно, не хотим говорить, а если мы отказываемся это делать— нас называют предателями.

Но все эти действия в пользу “общего блага” на самом деле ведут к усилению пуританских настроений, а под видом “защиты эмансипации женщин” происходит насильная привязка к ним статуса жертвы, бедной страдалицы под гнетом страшных фаллократов.

Результатом акции #meetoo в прессе и социальных сетях стало то, что целый ряд людей записали в насильники, отказав им в возможности оправдаться и защитить себя. У этого крестового похода за справедливостью уже есть жертвы: у мужчин отняли возможность заниматься своим делом, их вынудили уйти в отставку и т.д, хотя вся их вина состояла в том, что они однажды тронули чью-то коленку, “украли” поцелуй, разговаривали об интимных вещах во время делового ужина или посылали не вполне приличные сообщения женщинам, к ним равнодушным.

Это лихорадочное желание отправить “свиней” на бойню на самом деле совершенно не помогает женщинам обрести власть, зато очень играет на руку врагам сексуальной свободы: религиозным экстремистам, реакционерам самого отвратительного толка и сторонникам викторианской морали, полагающим, что женщины— это “особые” создания, дети со взрослыми лицами, которым нужна постоянная защита и опека.

Мужчинам, напротив, предлагается погрузиться в свое прошлое, найти в его темных глубинах примеры “неподобающего поведения”, имевшего место быть пять, десять, пятнадцать или двадцать лет назад, за которые они должны раскаиваться. Все эти публичные покаяния, а также вторжение самозванных обвинителей в самую интимную сферу погружают нас всех в атмосферу нового тоталитаризма.

У “очистительной” волны нет берегов. Тут они подвергают цензуре обнаженную натуру Эгона Шиле на постере, там они требуют изгнания из музея картин Бальтюса на основании того, что они якобы оправдывают педофилию. Путая личность художника и его работу, они требуют запретить ретроспективу Полански и Жан-Клода Бриссо в “Синематеке”. Университетский преподаватель объявляет фильм “Фотоувелчение” Микеланджело Антониони “мизогинным” и “недопустимым”.

Издатели уже просят некоторых из нас делать наших персонажей- мужчин менее “сексистскими”, так чтобы они говорили о сексе и о любви “соблюдая пропорцию”, или требуют, чтобы “травма, пережитая женскими персонажами” была показана более явно! И как вершина всего этого абсурда— в Швеции готовятся принять закон, требующий получения от обоих участников безусловного согласия на сексуальный контакт. Еще немного— двоим взрослым людям, которые хотят переспать друг с другом, придется сначала открывать специальное приложение в телефоне и ставить галочки напротив “допустимых сексуальных практик”, перечисленных списком через запятую.

Философ Рувен Ожьен считал “право на оскорбление” одной из важнейших свобод художника. Точно также мы считаем право раздражать и быть назойливым неотъемлемой частью сексуальной свободы. Мы предупреждены о том, что сексуальное притяжение оскорбительно и дико, но мы все же считаем себя достаточно сознательными, чтобы не путать назойливое поведение с сексуальными домогательствами. Кроме того, мы знаем, что человеческая личность неоднородна, и что одна и та же женщина может руководить большим коллективом и одновременно испытывать наслаждение от того, что она— сексуальный объект для мужчины. Женщина может добиться равной оплаты труда с мужчиной, и при этом не быть навеки травмированной встреченным в метро эксгибиционистом, даже если такое поведение считается преступным. Возможно, она даже посчитает происшествие просто результатом бедственного положения на сексуальном фронте ее визави, а может- и вовсе забудет о нем немедленно.

Как женщины, мы не видим в этом феминизме ничего, что представляло бы наши интересы— поскольку под прикрытием защиты от домогательств он демонстрирует все больше ненависти и к мужчинам, и к сексу как таковому. Мы считаем, что свобода сказать “нет” в ответ на нескромное предложение не имеет смысла бе свободы это предложение сделать. И мы считаем, что мы должны знать, как отвечать на назойливость, не запирая себя при этом навеки в роли жертвы.

Те из нас, у кого есть дети, считают, что наших девочек нужно всесторонне информировать и воспитывать таким образом, чтобы они прожили свои жизни без постоянного страха и чувства вины.

Случайности, которые могут произойти с женщиной и ее телом, не всегда ранят ее достоинство, и совершенно не обязательно превращают ее в жертву. Потому что наша суть не сводится к телу. Наша внутренняя свобода— вот на что мы никому не позволим посягать. И эта свобода, которую мы прославляем, невозможна без определенных рисков и ответственности.